* * *

охуительно пахнет черемуха

хорошо расцветает сирень

от задроченной строчки крученыха

без портвейна мозги набекрень

наша молодость сахаром колотым

и суставами пальцев хрустит

травит примой морит книжным голодом

бездуховною жаждой томит

зачарована будто сомнамбула

накрахмалена как простыня

до чего же похабная фабула

что ж ты снишься мне день изо дня

это блядское благоухание

сопли слезы проклятый ринит

перехватывает дыхание

сердце ухает время стоит


* * *


десять лет по самые помидоры

нулевые с праздником до колена

раскатали сивке златые горы

отворили дуньке врата шенгена


три сестры увидели небо в стразах

свет нездешний забрезжил в кротовых норах

налетай сограждане нефтебазы

причаститься щедрых даров пандоры


потому что гонялись за дешевизной

обещали счастье для всех и сразу

поднялась с карачек моя отчизна

и накрылась родина медным тазом


потому что страна у нас не жилица

а куранты не сдвинутся с мертвой точки

мы заплатим проценты свои сторицей

за любовь в аренду за смерть в рассрочку


* * *

над городом в августе смог и туман

и дым от горящей тайги

поедем на дачу к друзьям в глухомань

рыбалка грибы шашлыки


мы сходим по ягоды в смешанный лес

оценим природный ландшафт

здесь ловится щука а не мтс

и можно без кашля дышать


весь день барражирует жук над прудом

на бреющем мчатся стрижи

животный мир занят полезным трудом

и каждый живет не по лжи


я дров наколю разожгу барбекю

открою мальбек и шираз

считая в уме бесконечность ку-ку

безоблачной жизни для нас


мы будем под кленом сидеть допоздна

отмахиваясь от мошки

читать за четвертой бутылкой вина

на память чужие стишки


картавит ворона грассирует грач

скрипит ввечеру козодой

а за полночь черное небо too much

качается над головой



* * *

киноварь краска дня

охра и хром в палитре

ляпнет знаток мазня

хрен проссышь без поллитры

рощи парча горит

вяз карагач рябина

брякнет эксперт нефрит

яшма янтарь рубины

осень ответил я б

лето добавил бабье

с рябью в глазах сентябрь

пруд покрывает рябью

сыпется сверху вниз

перхоть берез и кленов

ржа пожирает жизнь

ту что была зеленой

дутая листьев медь

лес разодет в лохмотья

каркнет ворона смерть

и не поспоришь вот я


* * *


Нетерпение пассажира ускоряет прибытие поезда.

За окном по ранжиру

елки-палки в пейзаже забористом

со спиралью Бруно и с мичуринской сеткою Рабица.

Вот такое кино, и оно мне не нравится.


Хватит дрыхнуть. Спросонок оглоушивает радио

то ушатом шансона, то душем нечаянной радости.

Кофе, чай, доширак, рюмка водки для праздника?

Мне без разницы.


На железке двужильной, протянутой через Евразию,

отпускной и служилый люд не блещет разнообразием:

дембеля, мужики, пьянь да рвань, печки-лавочки.

Мне до лампочки.


Едут в сторону центра с окраин империи ронины,

провинциальные целки, похожие на Доронину,

молодежь, челноки, благородные воры и жулики,

бляди, вахтовики, зомби, жмурики,


тетки в норковых шапках, человекообразные роботы.

Никого здесь не жалко. Ничего не волнует, не трогает.

В микрофон упыри рассуждают о будущем родины.

Закури беломорину.


До кого б доебаться ? Валите, кому здесь не нравится.

Где свобода, где братство,

где ваше хваленое равенство?

Здесь задолго до нас все украдено, продано.

Пропади оно пропадом.


Здравствуй, раковый корпус, железобетонная радуга!

То на горку то с горки, выбиваясь из сил и из графика.

Это мы. Принимай пиздобратию в рай, богородица.

Но она не торопится.



* * *


Вспомнишь среди ночи нерешённый ребус:

написать в трёх клетках «кукла виновата».

До утра бормочешь: полная нелепость,

дайте мне таблетку от неадеквата.


Что это за гемор, что это за гадство,

в чем, скажи на милость, виновата кукла?

Отцепись, Альцгеймер, отыщись, разгадка!

«Кукла провинилась», - набираю в Гугле.


Глупая шарада уровня детсада.

Блинчики на ужин. Пончики на полдник.

Память, выпей яду без барбитурата.

Кому это нужно? Зачем это помнить?


Эра манной каши. Царство кукурузы.

Пена газировки типа "Буратино".

Насморк, сопли, кашель. Тёплые рейтузы.

Кушай на здоровье! Коклюш и ангина.


Головоломалка для продленной группы.

Главное, не плакать. В угол на сон-часе!

Почему ж так жалко, почему ж так глупо?


Это все неправда, это ли не счастье.

Видишь как в тумане: середина лета,

сахарная вата облаков над Томью.

Мама в сарафане. Папа в сандалетах.

Вот и все что надо. Вот и все что помню.


* * *


на поверхности чёрная пятница

под землей вечный чистый четверг

там темно как у господа в заднице

а у нас даже свет не померк


распродажа со скидками адскими

раскупили задешево всех

колотивших шахтерскими касками

по брусчатке на площади красной

но не выбравшихся наверх


не работают самоспасатели

пятьдесят две души вычитай

отключенные датчики спятили

пьет спаситель ругаясь по матери

не умея помочь ни черта


* * *


прокуренного утра

сырая хренотень

лохмата как лахудра

персидская сирень


бриллиантовая зелень

озон и никотин

газующей газели

разбавленный бензин


цветет в ближайшей луже

павлиний хвост аи

и ты недоразбужен

встаешь пинать хуи


пенсионер бездельник

еще не очень стар

выходишь в понедельник

с похмелья на бульвар


садишься благочинно

за столиком в кафе

и пьешь свой капучино

до шума в голове


поглядывая жадно

записывая впрок

все что неоднократно

имел и не сберег


всю эту ахинею

всю радужную чушь

все то что не умею

запомнить как ни тщусь


на возраст поздно дуться

но память неполна

без этого от блюдца

кофейного пятна


без вкуса мокрой пыли

и запаха листвы

не вспомнить кем мы были

и кем не стали вы


дожив до лет преклонных

без сердца и ума

тройным одеколоном

дохнет глухая тьма


асфальта и резины

удушливый букет

напомнит мнемозина

гася в прихожей свет


сирени и ранета

риохи и бордо

и я из жизни этой

откинусь по удо


*. *. *

недружная весна идет как из-под палки

сосулек бахрома висит ни в зуб ногой

кто в лес кто по дрова вороны или галки

галдят заупокой


февраль от слова арт рифмуется с артрозом

кругом сплошной грабарь берлинская лазурь

суставами скрипят больничные березы

не бзди глаза разуй


снег ноздреват и рыхл он держит нос по ветру

предчувствует апрель по первое число

а мне отшибло нюх я ничему не верю

тем более в добро


предполагая жить хоть чучелом хоть тушкой

гляжу на белый свет сквозь черные очки

пока над головой не грянут как царь-пушкин

саврасовы грачи


* * *


вяз развязал распоясался ясень

в яблонях и в сирени по уши этот май

до отвращенья пышен щедро огнеопасен

до тошноты прекрасен только не умирай


лыка не вяжут клены в зелени по макушку

в мае заря пунцова и кумачов закат

ухает ночью филин хором поют лягушки

тополь в росе по локоть липа в цвету до пят


сколько осталось весен и без кукушки ясно

празднуйте под фанфары следующий пожар

пусть все горит огнем а у меня погасло

выгорело дотла сжалься не уезжай


жаворонок в зените и росиньоль в рябине

ласточки ортоланы и остальная родня

оплачьте похороните кого еще не убили

спойте над пепелищем порадуйтесь за меня

ПЕРЕВОДЫ


Поль Верлен


Сентиментальная беседа

В столетнем парке ветер ледяной,
Два призрака прошли во тьме ночной.

Их губы дряблы и мертвы их взоры,
Доносит ветер тень их разговора.

В столетнем парке, в ледяной пыли,
Шепча о прошлом, тени две прошли.

- Ты помнишь, как свиданья были страстны?
- Зачем мне вспоминать их понапрасну.

- Твое трепещет сердце ль мне в ответ
когда тебя я окликаю ? - Нет.

- Ах, было наше счастье несказанно,
Уста сливались наши... - Очень странно.

- Плыла надежда в синеве небес.
- Но в черном небе свет ее исчез.

Так шли две тени в парке одичалом,
Могла подслушать ночь их, но не стала.



* * *
Il pleut doucement sur la ville.
(Arthur Rimbaud.)

В душе моей слякоть
Над городом дождик,
Что ж хочется плакать,
Томит меня что же?

О капель звучанье,
По крышам и окнам!
Для сердца в печали
Напев этот мокрый!

В слезах без причины
И нощно и денно.
Как! Эта кручина
Не из-за измены?

Всех хуже докука
Не ведать с чего бы
В душе эта мука
Без страсти и злобы.

Green

Вот фрукты, вот цветы, вот ветви в листьях свежих
И сердце, бьющееся лишь для вас.
Не надо рвать его рукою белоснежной,
Мой скромный дар для ваших ясных глаз.

Я прихожу в росе весь вымокший по пояс,
Рассветный ветер лоб мне обжигает льдом.
У ваших ног хочу усталость успокоить
Мечтой о дорогих мгновениях вдвоем.

Вам голову на грудь, позвольте, положу я,
От поцелуев в ней не затихает гул.
Утихомирим шторм, пусть буря отбушует,
Вздремните, чтоб и я немного отдохнул.


Сентиментальная прогулка

Метал закат лучей последних стрелы.
Баюкал ветер сон кувшинок белых;
Тела больших кувшинок в камышах
На глади вод бледнели, чуть дыша.
Я шёл один, бесцельно сердце муча,
По берегу пруда меж ив плакучих;
Подобно призраку, вставал туман,
Молочно-белый, как печаль сама,
Он плакал голосами диких уток,
И плач его отчаянный был жуток
Среди плакучих ив и плеска крыл,
Где я бродил один и рану бередил.
И саван сумерек, белее мела,
Последние лучи гасил умело,
И белые кувшинки в камышах
На глади вод дрожали, не дыша.


Сбор винограда

Чей голос в наших головах поёт,
Тогда как тело покидают души?
Ведь это наша кровь поёт, послушай
Мелодию её бессвязных нот.
Послушай, это плачет наша кровь,
Тогда как память бродит где попало,
И звук её рыданий небывалый
Через мгновение затихнет вновь.
Брат крови в розоватых жилах лоз,
Сестра вина из самой чёрной вены,
Вина и крови связь, апофеоз!
Рыдайте же и пойте вдохновенно,
Гоните память, душу – и до ночи
Электризуйте бедный позвоночник.


* * *
Гул пьяных кабаков, на тротуарах грязь,
Платановых руин безлиственный каркас;
Огромный омнибус, гремящий ржавым ломом
(Колёса не в ладу с заплёванным салоном),
Буравит черноту глазищами двумя;
Толпа рабочих, в клуб шагающих, дымя
В лицо городовым вонючей носогрейкой;
Слизь стен, дырявых крыш, разлившиеся реки
Смердящих нечистот, на мостовых раздрай,
- Вот, стало быть, мой путь, ведущий прямо в рай.


Ночная картина

Ночь. Дождь. Рваньё небес. Висят клочками тучи
На шпилях города, чей силуэт колючий
(Готический ажур) залит сырым свинцом.
Равнина. Виселица с гроздью мертвецов,
Отплясывающих невиданную жигу
Под клювами ворон, терзающих поживу,
Тогда как ноги их – добыча для волков.
Полощет ветер тень растрепанных кустов,
От ужаса дрожит листва их цвета сажи,
Во вспышках грозовых зловещего пейзажа.
Три узника босых, бледны как смерть, лицом,
Лес копий их теснит, и стражников кольцо,
Их кандалы блестят, как бороны железо,
В изнанке пик дождя, в отвесном ливне лезвий.


*. *. *.

Пейзаж, как в раме, за окном вагонным,
Бежит стремглав назад, и вслед за ним вдогонку,
Поля и небеса, деревья, пруд и проч.,
Проносятся как вихрь и пропадают прочь,
за телеграфными столбами рушась в пропасть,
чьи вьются провода, напоминая подпись.

Дым, угольная гарь, воды кипящей пар.
Железный лязг и стук, гремящий, как Тартар,
Где воют под кнутом, закованы, титаны,
То будто ухнет сыч, протяжно и нежданно.

- До этого всего нет дела мне. Со мной
Виденье белизны и радостный покой,
И шепот слышу я желанный и любимый ,
И в сердце у меня прекраснейшее Имя.
Все крутится вокруг, грохочет и гремит,
Баюкает меня вагона грубый ритм.


* * *
Моя душа грустна, грустна,
Виною женщина одна.

И мне утешить сердце нечем,
Лишь прочь бежать тоске навстречу.

Страдают сердце и душа,
От этой женщины спеша.

Но мне утешить нечем сердце,
От боли никуда не деться.

А сердце говорит душе:
Мы далеко с тобой уже,

Поможет ли нам это средство? -
Печально спрашивает сердце.

Душа твердит ему в ответ:
В изгнанье нам спасенья нет.

Бежим все дальше мы поспешно
И мучаемся безутешно.

* * *
Тяжелый черный сон
На жизнь мою упал.
Усни, желаний сонм,
Усни, надежды шквал.

Мне ни к чему глаза
И память не нужна:
В ней ни добра ни зла,
Лишь чернота без дна.

Как колыбель, меня
Баюкает в ночи
Рука небытия:
Молчи, молчи.


ЧАС ЛЮБВИ

Багровая луна над окоема мглой.
Клубящийся туман в лугах танцует сонных.
Кричит лягушек хор меж камышей зеленых,
Да пробегает дрожь по озеру порой.

Закрыв короны, спят на глади вод цветы,
На фоне облаков темнеет в отдаленье
Шеренга тополей, прямых, как привиденья,
И блеском светляков кишмя кишат кусты.

Тяжелая сова, взлетев, исчезнет прочь,
Бесшумные крыла колышут черный воздух.
И вот на небосвод в глухом мерцание звездном
Вплывает белый лик Венеры - это Ночь.




Шарль Бодлер

Падаль

Ты помнишь, ангел мой, мы шли с тобою рядом
В один из теплых летних дней,
Валялась на пути отвратнейшая падаль
На жестком ложе из камней.

Задравши ноги вверх, как девка похотлива,
Сочила трупный яд, как пот,
Показывая всем цинично и игриво
Раздутый газами живот.

Лучи выпаривали гниль из тухлой плоти,
Как будто на плите отвар,
Чтоб по частям вернуть сторицей мать-природе
Ей созданную целой тварь.

Глядели небеса на этот труп роскошный,
Как на раскрывшийся цветок.
Дышать от жуткой вони было невозможно -
Твой обморок мог быть глубок.

Рой мух гудя клубился над разверстым лоном,
Личинок черный батальон
Оттуда вытекал, как бы ручьем зловонным,
Густой гноящийся бульон.

Все это колыхалось как морские волны,
Искрилось от избытка сил.
Как будто этот труп, дыханием наполнен,
Деленьем умножаясь, жил.

Казалось, музыка вокруг звучала странно, -
Вода и ветер заодно,
Или из веялок в решета невозбранно
Ритмично сыпалось зерно.

Предметы плавились, как в мареве тревожном,
Всплывал набросок на холсте
Незавершенном в срок, который сам художник
Закончить может лишь в мечте.

Следил из-за камней с ворчанием голодным
Бродячий пес, облезл и зол,
Ждал, скалясь, утащить в зубах в момент удобный
Недообглоданный мосол.

- Так ты когда-нибудь сгниешь в своей могиле,
Как сдохнувшая эта мразь,
Звезда моих очей, моей души светило,
Мой ангел, жизнь моя и страсть!

Да! Прелести сестра и королева граций,
Когда тебя окликнет смерть,
Ты будешь под землей лежать и разлагаться,
Гнить, разлагаться и смердеть.

Тогда скажи червям, когда они, целуя,
Жрать станут потроха твои:
Божественную суть и форму сохраню я
Моей распавшейся любви.



Артюр Рембо

Пьяный корабль

Пока спускался я вниз по бесстрастным рекам,
Почувствовал себя свободным от бичёв.
Рой краснокожих с гиканьем свирепым
К раскрашенным столбам пришпилил моряков.

Я безразличен стал к командам, грузам вашим, -
Фламандское зерно, английское ль сукно.
Когда закончили возиться с экипажем,
Куда хочу меня теченьем понесло.

И я сквозь дикий плеск неистовых приливов,
Как мозг ребёнка глух еще позавчера,
Бежал! И в хаосе с триумфом горделивым
Отчаливали полуострова.

Шторм пробуждал меня, благословляло море,
На волнах танцевал я дюжину ночей,
Легко как поплавок над вечной бездной горя,
Вдали от глупых глаз портовых фонарей.

Сладка, как детворе вкус недозрелых яблок,
В сосновый корпус мой зеленая вода
Влилась, ломая руль, отшвыривая якорь,
Смывая пятна рвоты и вина.

С тех пор купаюсь я в поэме океана,
Вдыхая звезды, пью как молоко лазурь;
Задумчивый мертвец порой, бледнея пьяно,
Спускается на дно, качается внизу.

Пока горячка дней, делирий слез и соли
Замедливают ритм в сиянье синевы,
Огромнее стихов и крепче алкоголя
В нас бродит горечь рыжая любви.

Познал я вечера, течения, глубины,
В разрывах молний мне открылись небеса,
Возвышенный рассвет, как вспорох голубиный,
И то, что человек мечтал увидеть сам.

Я видел вдалеке, как, ужасом запятнан
Мистическим, закат застывший был лилов,
В античной драме так актеры в акте пятом
Вдруг ощущают дрожь катящихся валов.

В зеленом сне ночей, слепительнее снега,
Свет целовал в глаза уснувшие моря,
И небывалый ток бежал по жилам неба,
Как певчий фосфор синь, желтее, чем заря!

Я месяцами ждал, как истеричным стадом
На приступ шел прибой, бодая злобно риф,
Потом ложился ниц у стоп Марии, взглядом
Одним лишь укрощен, строптивый нрав смирив.

Немыслимых Флорид сады мне были рады,
Смешав глаза пантер и райские цветы,
Над горизонтом вод тугие вожжи радуг
И бирюзовых волн пасущихся гурты!

Я видел, как бурлят застойные болота,
Увязший в тростниках гниет Левиафан,
Как штиля посреди вдруг смерч водоворота
Обрушивает в бездну океан!

Волн перламутр, льда серебро, небес жаровня!
Угрюмых бурых бухт уродливая мель,
Где блохи и клопы в благоуханье вони
Жрут жадно заживо гигантских змей.

Я детям показать хотел бы, как дорады
Поют и чешуей сверкают золотой.
- Баюкает отлив, и делает крылатым
Волшебный ветер рваный парус мой.

Устав от поясов, измучен полюсами,
Укачивает зыбь меня под всхлипы волн.
Опутан корпус мой подводными цветами,
И я как женщина коленопреклонен…

Почти как остров стал, пометом птиц загажен,
На палубе моей устроивших базар.
И раком пятясь, в трюм сквозь бреши такелажа
Утопленник поспать вплывал как в дортуар!

Зарос морской травой, блуждал, меняя галсы,
Шторм зашвырнул меня в безжизненный эфир,
Ни монитор в броне, ни парусники Ганзы
Не смогут взять каркас мой пьяный на буксир;

Свободный, я летел в тумане фиолета,
Как стену, небеса дырявил невзначай,
Стряхнув как конфитюр - о, лакомство поэтов! -
Сопливую лазурь и солнечный лишай.

Я в электрических бежал лунул ожогах,
Эскорт морских коньков сопровождал мой спринт.
Пока июль вбивал дубиною жестоко
В воронку пламени небес ультрамарин;

Я чувствовал Мальстрём за пятьдесят миль с лишним,
Я Бегемота рев во время течки знал!
Ткач вечной синевы, лазури неподвижной,
По парапетам я Европы заскучал!

Архипелаги звезд! Без счета острова их
Безумный небосвод над головой открыл:
- Есть ли во тьме, где ты в изгнание дремлешь, стаи
Золотокрылых птиц, о мощь грядущих сил? -

Как много плакал я! Рассвет внушает ужас,
Жестоко солнце и луна горька,
Саднит, пьяня, любовь и распирает душу.
Разбейся в щепки, киль! Прощайте, берега!

Как лужу, жалко мне Европу вод стоячих,
Черна и холодна, но в сумерках весной
На корточки присев, пускает грустный мальчик,
Как мотылька, кораблик хрупкий свой.

Я больше не могу, до нег, о волны, лаком,
В кильватере идти груженого купца,
Глядеть, пройдя сквозь строй надменных флагов,
В плавучих тюрем страшные глаза.



Гийом Аполлинер

Зона

В конце концов от этого дряхлого мира устал ты

Эйфелева башня пасет блеющих мостов рассветное стадо

Тебе надоело жить в античности Греции и Рима
Здесь даже автомобили выглядят древними как руины
Только религия остается новой в этом мире старом
Она новее и проще самолетных ангаров

В Европе лишь христианство не тронуто тленьем
Вы Папа Пий X европейцев всех современней
Окна следят за тобой и стыд караулит
На исповедь в храм не пускает с этих утренних улиц
Ты читаешь поющие во весь голос каталоги афиши буклеты
Это поэзия утра а для прозы существует газеты
На выбор за 25 сантимов приключения детективы
Портреты великих людей разнообразное чтиво

Утром я видел красивую улицу названье ее не помню
Сверкающую новизной как рожок ярким солнцем полный
Прекрасные секретарши директора рабочие
Всю неделю четырежды в день улочку эту топчут
Там каждое утро три раза сирена ревет утробно
А в полдень взбесившийся колокол лает злобно
Объявленья на стенах вывески и витрины
Стенды рекламы как попугаи крикливы
Я люблю грациозность этой улицы работящей
Между Омон-Тьевиль и авеню де Терн проходящей

Вот эта юная улица а ты еще маленький мальчик
Мать одевает тебя в бело-синий костюмчик
Ты так набожен с Рене Дализом у вас давняя дружба
Больше всего на свете вы любите церковную службу
В девять часов гаснет газовый свет вы выскальзываете из спальни
И молитесь до утра в школьной часовне тайно
Пока аметистовый сумрак вас вечностью восхищает
Над головой Христа сверкающий нимб вращая
Это прекрасная лилия она дороже всего на свете
Это факел рыжих волос его не погасит ветер
Это сын обескровленный у скорбящей матери на коленях
Это молитвы и рвения вечнозеленое древо
Это двойная опора чести и веры
Это звезда о шести лучах свет без тени
Это умерший в пятницу Бог воскреснувший в воскресенье

Это Христос поднимается в небо быстрей чем летчик
Мировой рекорд высоты он побил бессрочно

Хрусталик Христова зеница
Двадцатый зрачок столетий
По примеру Христа этот век поднимается в воздух как птица
Дьяволы из преисподней головы в зенит задирают
Зря говорят он Симону Волхву подражает
Если взлетел значит вор он воют отверстые пасти
Крутят ангелы сальто воздушного вкруг гимнаста
Илия с Икаром Енох с Апполонием из Тианы
Парят и порхают вокруг первого аэроплана
Расступаются иногда пропустить со святым причастьем курьеров
Несущих летучую гостию свидетелей высшей веры
Самолёт наконец приземляется расправив крылья
Наполняют небо миллионы ласточек и их крики
Вороны соколы совы проносятся в небе мигом
Из Африки прилетают ибисы марабу фламинго
Птица Рух которую славят сказочники и поэты
С черепом Адама в когтях планирует в потоках ветра
Орел горизонт заслоняет крыльев своих калибром
Торопится из Америки крошечная колибри
Длиннотелые гибкие пи-и добираются из Китая
Они однокрылы поэтому только попарно летают
Вот белизны непорочной голубка плывет под защитой
Павлинов хвостов оперенье глазчато и многоочито
Вот Феникс он сам и сгорит и сам из огня возродится
Еще не остывший пепел сыплется с перьев птицы
Вслед три сирены покинув гибельные проливы
Плывут сюда с пением сладостным и счастливым
Феникс орел и китайские пи-и все рады
Побрататься с летательным аппаратом

И вот по Парижу в толпе ты идешь одиноко

Ревущих автобусов стадо катит с тобою бок о бок
Любовь тебе горло сжимает тоской нелюдимой
Будто ты никогда уже не будешь любимым
Если б жил ты при старом режиме ушел в монастырь бы
Но когда кто-то вас застаёт за молитвой вам стыдно
Над собой ты смеешься и как адский огонь смех твой брызжет
Золотят искры смеха фон твоей прожигаемой жизни
Это будто картина висящая в полумраке музея
Иногда ты заходишь и стоишь перед нею глазея

Ты сегодня идешь по Парижу среди кровоточащих женщин
Я хотел бы забыть что закат красоты неизбежен

В пламени ревностном глядит Богоматерь Шартра
Кровь Сакре-Кёр заливает меня на Монмартре
Слух мой ранен слов благословенных звуком
Меня терзает любовь постыднейший из недугов
Образ который тобой владеет в тоске и бессоннице помогает выжить
Он все время рядом с тобой и все ближе и ближе

На берегу Средиземного моря сейчас ты
Круглый год здесь лимоны в цвету ты под сенью их счастлив
На лодке с друзьями ты вышел поплавать повеселиться
Двое из Ля-Тюрби один из Мантона один из Ниццы
Мы видим глубоководных спрутов вызывающих ужас
А рыбы символ Спасителя плавают ещё глубже

Вот гостиничный садик в предместье Праги
Ты счастлив на столе твоём роза и лист бумаги
Но ты смотришь вместо того чтоб писать свою прозу
На бронзовку спящую в сердцевине розы
Вот ты отражен в витражах собора Святого Вита
От печали готов умереть ты его увидев
Ополоумев как Лазарь в тот полдень невероятный
Стрелки часов на башне в еврейском квартале пошли обратно
Так и ты возвращаешься в жизнь с ее ритмом неспешным
Поднимаясь в Градчаны вечером шагом пешим
В кабачках ты слышишь поют чешские песни

Вот ты в Марселе арбузов вокруг хоть тресни

Вот ты в Кобленце в отеле "Гигант" смешное имя

Вот ты сидишь под мушмулой японской в Риме

Ты в Амстердаме она дурнушка но для тебя прекрасна
Выходит замуж за студента из Лейдена она напрасно
Вы сняли комнату на латыни Cubicula locanda
Я там провел три дня и в Гауду скатался

Вот ты в Париже ты под следствием на допросах
Ты под арестом как преступник на тебя смотрят косо

Ты путешествовал счастливо или терзаясь
Прежде чем ложь и возраст узнал на зависть
Ты страдал от любви в двадцать лет точно так же как в тридцать
Жил дурак дураком время не возвратится

Ты на руки свои боишься взглянуть и мне хочется разрыдаться
Над тобою над той что люблю и над тем чего не стоит бояться
Ты глядишь со слезами на них эмигрантов лишенцев

Они веруют молятся кормят матери грудью младенцев
Заполняет вокзал Сен-Лазар их запах
Они верят в звезду свою как волхвы что за ней шли на запад
Заработать деньжат в Аргентине ими движет надежда
И вернуться на родину став богаче чем прежде
Вот с периною алой семья бережет ее пуще чем вы свое сердце
Но и эта перина и наши мечты ирреальны как детство
Кто-то из эмигрантов останется местечко отыщет
На рю де Розье или рю дез Экуфф есть за гроши жилище
Я часто их видел выходят они подышать под вечер
Передвигаясь как шахматные фигуры прямы как свечи
Обычно это евреи а жены их в париках и пудре
Сидят неподвижно в лавочках будто куклы

Ты стоишь у цинковой стойки вонючего бара
За два су пьешь свой кофе среди несчастных клошаров

Ночью ты в фешенебельном ресторане
Эти женщины вовсе не злы но у каждой роман на романе
Даже самая страшная может любовника ранить

Она дочь полицейского с острова Джерси сержанта

Ее руки потрескались я их не видел мне жалко

Мне бесконечно жалко в шрамах ее живот

Я перед ней унижаю омерзительным смехом свой рот

Ты единственная придешь этим утром
Молочники бренчат бидонами на улицах

Ночь удаляется как метиска прекрасна
Как Фердина фальшива и как Леа опасна

И ты пьешь алкоголь он жгуч как твоя жизнь и горит
Как жизнь твоя которую ты пьешь как чистый спирт

Ты шагаешь в Отёй ты хочешь пешком добраться до дома скорее
Заснуть в окружении статуэток Океании и Гвинеи
Каждый из них Христос только другой формы других религий
Это младшие боги надежды темной и невеликой

Прощайте прощайте

Солнце перерезано горло

Уистон Хью Оден

Кто есть кто

Брошюра в грош ценой жизнь собрала по крохам -
Как из дому сбежал, как бил его отец,
Как молодость прошла в мытарствах, наконец,
Он стал тем, чем он стал, столпом своей эпохи.

Рыбачил, воевал, охотился, творил
Лез на вершины гор, нанес на карты море,
И можно допустить, твердит один историк,
Он от любви страдал, как мы, и слезы лил.

Вот слава. Странно что биографам? Его
Избранница всю жизнь была в трудах по дому,
Насвистывала вслух, сидела у окна,
Гуляла, иногда лишь отвечая на
Град писем от него, чудеснейших, бездонных,
Не сохранив из них, увы, ни одного.
Made on
Tilda