и их документальных фотографий
История фотографии насчитывает чуть больше полутора веков. В разы меньше, чем любые другие искусства. Но при всей своей молодости она стала полноправным искусством, дала достаточно шедевров, иконических образов, вошедших в культурный код со- временной цивилизации, породила немало больших мастеров, а кого-то из все растущего племени «людей с фотоаппаратом» можно, не рискуя впасть в преувеличение, назвать великими. Не всегда это понятно сразу. Иногда трудно поверить, что великий художник живет и работает рядом с тобой, вдалеке от столиц. Но дух, как известно, дышит где хочет, гений рождается в любом захолустье, хотя часто земляки и современники не понимают значения того, что гениальный художник делает. Иногда его работы доходят до потомков, как свет погасшей звезды, когда самого художника нет. Доходят, если этот свет – достаточной силы.
Свидетели Атлантиды
В июне 2013 года в одном из залов Томского областного художественного музея открывалась выставка фотографий под названием «Манифест «Трива». На афише, висящей у входа, три здоровяка-спортсмена, тужась, поднимали бревно. Пресс-релизы, разосланные пишущим о культуре журналистам томских СМИ, тезисно рассказывали о трех ново- кузнецких фотографах, работавших в конце 70-х – начале 80-х годов прошлого века на Кузнецком металлургическом комбинате в кинофотоцентре, снимавших жизнь завода и города, создавших единственную в Советском Союзе фотогруппу с уставом и программой, менее чем через год запрещенную партийными властями города. Там же была фраза о самом большом пятне в истории российской фотографии и о самых недооцененных фотографах.
На открытие выставки приехали двое из трех участников «Тривы» – Владимир Соколаев и Александр Трофимов. Владимир Воробьев, самый старший, умер за не- сколько лет до этого.
Выставку организовал недавно открывшийся Сибирский филиал Государственного центра современного искусства, а куратором был новосибирский фотограф Евгений Иванов. Отобранные для экспозиции без малого три сотни черно-белых фотографий в простейших багетах были развешены на стенах зала сплошняком, так называемой шпалерной развеской. На фотографиях была жизнь: рабочие возле пылающих доменных печей, детдомовцы, горожане, молодежь, старики... В очередях за продуктами, в транспорте, на демонстрациях и городских праздниках... Город, деревня... Неплохо знакомый Новокузнецк, Ленинград, Москва... И на каждой фотографии, в каждом кадре разворачивалась маленькая пьеса, комедия или драма, со своим сюжетом, героями и кульминацией. Фотография документальная, социальная, уличная. Фотография, которую в советское время было невозможно представить. И не только потому, что она являла обыденный, непарадный лик жизни, но и по причине подлинности, попадания в событие, снайперской точности, что ли. Впечатление было сокрушительное.
Я так хорошо помню детали и свои ощущения, потому что сам этот пресс-релиз сочинял и был одним из тех, кто готовил эту выставку. Шел четвертый год существования созданного в Новосибирске Сибирского центра современного искусства, в котором я был в расплывчатом статусе координатора, что называется, all around: общался с журналистами, художниками, чиновниками, писал релизы и гранты, читал лекции и проводил экскурсии, а если надо, занимался развеской и мог расставить стулья и разгрузить машину. За несколько лет мы сделали несколько десятков выставок сибирских художников и фотографов, центр приобрел известность, достаточно громкую и отчасти скандальную, а Анна Терешкова, придумавшая и руководившая СЦСИ в Новосибирске, параллельно возглавила и Сибирский филиал большой федеральной структуры – ГЦСИ. И мы мотались между Новосибирском и Томском, организуя выставки.
Выставка группы «Трива» родилась неожиданно. Женя Иванов, прекрасный фотограф и подвижник, как раз возглавивший Сибирское отделение Союза фотохудожников России, наткнулся на несколько первоклассных снимков незнакомых ему по фамилиям новокузнецких фотографов, удивился, стал расспрашивать о них ветеранов новосибирского фотоклуба, нашел контакты Соколаева и Трофимова, съездил в Новокузнецк – и обнаружил настоящие залежи. Сокровища. Сотни снимков высочайшего уровня.
Как бы это объяснить людям пишущим, а не фотографирующим... Представьте, что вы случайно открываете никому не известных поэтов уровня Арсения Тарковского или Иосифа Бродского. С неопубликованными стихами. Гениальными, практически сплошь, стихами. И ваше естественное желание – их опубликовать, познакомить с ними всех, для кого поэзия не пустой звук.
В случае с группой «Трива» ровно так и было. С чем можно было сравнить эти кадры? С работами Анри Картье-Брессона, Марка Рибу, Йозефа Куделки? С открытой как раз в это время Вивьен Майер? Женя, обнаружив никому не известных гениальных фотографов, тут же загорелся идеей сделать выставку – и, разумеется, предложил сделать ее нам, Центру современного искусства, как самой продвинутой на тот момент институции, обладающей ресурсами и площадкой.
Нельзя сказать, что эти фотографии и их авторы были совсем уж неизвестными, особенно в профессиональной среде. Их, безусловно, знали и Новокузнецке, и за его пределами. Они участвовали в различных выставках и конкурсах, получали какие-то премии и награды, иногда публиковались. Но – по отдельности. Да что там, я был знаком с Александром Трофимовым, в середине 90-х познакомились в мастерской художника Александра Суслова, но ни он сам, ни кто другой ни словом тогда не обмолвились о группе «Трива». Может, поэтому я был так поражен и задет: скромный человек с фотоаппаратом оказался мастером, без преувеличения, мирового класса.
Да что там я! Я все же в фотографии дилетант, если что и знаю, то исключительно по верхам. Но о том, что несколько лет в эпоху, как говорится, застоя это трио – Воробьев, Соколаев и Трофимов – составляло единую группу (название которой – «Трива» – расшифровывалось как «три участника, два Владимира и Александр»), речь и в профессиональных кругах, и в столичных фотоизданиях не шла практически ни разу. Например, в журнале «Русский репортер», где был сильный фотоотдел, в 2010 году вышло большое интервью с Владимиром Соколаевым и подборка его работ за разные годы, от черно-белых ранних до цветных ландшафтных снимков. Да, в этом интервью собеседники касаются группы «Трива», но бегло и вскользь. Отдельные фотографии Соколаева и Воробьева стали появляться и на специальных фоторесурсах в интернете, вызывая восторженные отклики – но по большому счету фамилии этих фотографов все равно были знакомы немногим. А успешные мастера отечественного фото, ровесники сибиряков, сделавшие карьеру и имя за постсоветские годы, даже не упоминали вслух выплывших откуда-то из небытия прошлого коллег. Журналист Артем Чернов, сделавший несколько бесед с Владимиром Соколаевым и опубликовавший его фотографии, не переставал этому удивляться – как так, не может быть, чтобы работы такого уровня не вызвали отклика у профессионалов. Какая наивность, еще как может!
Меня история «Тривы» задевает за живое. Задела сразу же и не отпускает до сих пор. Касается лично и не дает покоя. Не только тем, что сразу же, с первого взгляда,
стал понятен уровень этих кадров: я кое-что знал про историю фотографии, видел своими глазами много хороших и выдающихся фотографов и дома и за границей, а с некоторыми довелось общаться. Меня задевает за живое этот случай еще и тем, что, оказалось, куда как непросто восстановить справедливость, вписать в совре- менный художественный контекст имена забытых на крутом историческом повороте художников, не вписавшихся в этот поворот и опоздавших даже к шапочному разбору. Тем, насколько этот случай типичен, похож на многие другие истории несправедливо забытых художников, поэтов, музыкантов. А лично – тем, что я жил примерно там и примерно в те годы, когда они снимали, ходил по тем же улицам. Видел этих же людей. Носил такую же одежду.
При этом я сам несколько лет, со своих двенадцати увлекался, как это было принято говорить, фотографией и пробовал снимать примерно все то же самое, пускай по-детски, по-любительски, беспомощно. Я и сейчас, через сорок пять лет, смогу назвать технические характеристики моих фотоаппаратов, хоть и с ошибкой, помню рецепт метол-гидрохинонового проявителя и тогдашние цены на фотобумагу, помню звук затвора и запах фиксажа...
Я сам родом из той ушедшей на дно истории Атлантиды. Откуда вдруг Китежем выплыли в сегодняшний день эти фотографии.
Первое второе пришествие группы «Трива»
Эта выставка, вместе с несколькими публикациями, стала отправной точкой, громко сказать, восстановления справедливости и исправления имен. В литературе такое тоже происходит – навскидку назову десяток крупных поэтов и прозаиков, забытых, страш- но недооцененных и совершенно неизвестных в силу разных причин: нелюбопытности современников, амбиций и ревности литераторов, из-за групповой и клановой поддерж- ки, некой сверхсконцентрированности на столицах и пренебрежительного отношения к провинции и т. д. В поэзии «исправлением имен» занимается Иван Ахметьев, неутомимо возвращающий в историю автора за автором, публикующий вместе с несколькими изда- телями книгу за книгой несправедливо забытых поэтов. Возможно, есть такие подвижники и в сфере фотографии. Надеюсь, во всяком случае, что «Трива» не последнее открытие.
Почему так со стихами, в общем, понятно. Поэзия давно уже, третье десятилетие, существует практически в гетто, число читателей стихов сократилось до исто- рического минимума, как у поэтов первой волны эмиграции. Но фотография – это же другое дело! С 90-х годов она как раз расцвела – и в крупных СМИ, и на люби- тельском уровне. Курсы, школы, доступность и простота техники, востребованность. Рухнули идеологические границы, и вдруг стали доступны фотоальбомы мировых знаменитостей; в Москве Ольга Свиблова стала проводить суперпрестижные биеннале фотографии, на которых выставляла все лучшее, что есть в мире за последние сто лет; интернет стал неисчерпаемым источником фотоинформации и крупнейшей выставочной площадкой. Страна, сидевшая на голодном фотопайке семьдесят советских лет, наверстывала упущенное. И не только в фотографии. Можно понять. Аведон, Ньютон, Эрвитт и далее по списку великих, живых и мертвых, – тут уж не до трех сибирских самоучек, тем более уже давно не снимающих, бесповоротно выпавших тридцать лет назад из контекста...
Не бесповоротно, к счастью.
После Томска эту выставку показали еще несколько раз: фотографии группы вошли в шорт-лист премии в области современного искусства «Инновация» и были показаны в Москве, в музее «Эрарта» в Санкт-Петербурге, в Красноярске на Музей- ной биеннале, в Новосибирске – в маленьких залах Сибирского центра современного искусства. На пресс-конференцию тогда собрались, наверное, все действующие фотографы города – спрашивали, вникали, обсуждали. Кто-то воскликнул: «Да Картье-Брессон просто лентяй рядом с этими ребятами!» Спишем на вовлеченность зрителей в материал, и все-таки взгляд отчасти верный. Выставка работала как машина времени, открывая окно нуль-транспортировки в конец периода застоя и начало перестройки, эмоционально включая зрителя во временной контекст буквально с первого взгляда.
Какие-то твердоупертые коммунисты, ностальгирующие по СССР, назвали потом фотографов, а заодно и меня, антисоветчиками и диссидентами. То есть в этих искренних, человечных, то жестких, то ироничных фотографиях, поднимающихся порой до высокой поэзии, они не увидели ничего, кроме очернительства и клеветы на пре- красное советское прошлое. Что, конечно, было совершенной глупостью: участники группы «Трива» при всем критическом отношении к современной им действительности не были ни диссидентами, ни антисоветчиками. Они были художниками.
Как раз тогда нам удалось издать фотоальбом – более двухсот фотографий, в основном тех, что составляли экспозицию выставки. Качество было, честно сказать, не ахти – качество бумаги и печати могло бы быть и получше, – но зато триста экземпляров отпечатали очень оперативно. И показывать его было не стыдно. То есть в альбоме у каждого – Воробьева, Соколаева, Трофимова – было почти по семьдесят первоклассных фотографий. И главное, впервые все трое были собраны под одной обложкой, представлены именно как группа с общим подходом к съемке, с едиными критериями и требованиями к фотографии.
В конце мая 2014 года мы были в Венеции на биеннале. В садах Джардини открывалась экспозиция русского павильона, на которой присутствовал весь бомонд российского мира искусства: галеристы, кураторы, арт-критики, художники. Мы при- летели туда с десятью свежеотпечатанными экземплярами альбома «Тривы» и наивно думали, что, стоит его показать понимающим людям, так сразу все и ахнут. Кому в первую очередь? Естественно, Ольге Львовне Свибловой, на мировой фотографии съевшей собаку и только что открывшей на Остоженке суперсовременное здание Мультимедиа арт музея, большую часть коллекции которого и составляли фотографии. Терешкова, увидев Свиблову с бокалом шампанского в руке, открыла альбом и попыталась показать самые яркие кадры. Свиблова отмахнулась, даже не бросив взгляд на альбом, и принялась выговаривать, что Аня-де не умеет себя поставить в сильную позицию в отношениях с чиновниками Минкульта... Стало ясно, что триумфальное возвращение группы «Трива» откладывается.
Но откладывается, как оказалось, ненадолго.
Как это делалось в СССР
В Советском Союзе фотографов не было. Нет, это не перелицовка известной сентенции про отсутствие секса. Это констатация факта. Не было профессии фотографа как художника. В списке профессий фотограф значился, но как служащий фотоателье при Доме быта, главной работой которого было фотографировать граждан на документы, иногда делать портреты и групповые снимки, снимать свадебные фотографии, например, или выпускные альбомы школьникам. То есть роль фотографа сводилась к чистому ремеслу, производству, не оставляя места для творчества. Конечно, кто-то, числясь при ателье, снимал что-то свое, но в основном такие фотографы занимались халтурой, зарабатыванием левых денег. Мой школьный приятель Андрей, и приобщивший меня в самом нежном возрасте к фотографии, бросил школу после девятого класса и поступил в ПТУ, в котором готовили таких специалистов, знающих, как он сам цинично шутил, что выгоднее всего снимать «жмуриков» и «короедов». То есть на похоронах и в детских садах. Андрей, правда, подвизался и в местной районной газете – ему давали несложные задания, если все фотокорреспонденты были заняты.
Фотограф в газете был в большей степени художник, чем в Доме быта – он мог позволить себе какой-нибудь художественный изыск, необычный ракурс при съемке рабочих на заводе или колхозников в поле. Но в первую очередь сотрудник газеты был пропагандистом, рядовым бойцом армии советской журналистики. Задача фотокорреспондента ни в коем случае не художественная, он должен обеспечить иллюстрацию к статье в своем издании – и точка. Ну и качество печати в советских журналах и газетах было не бог весть какое – никаких тонкостей и деталей было не рассмотреть на сероватой газетной бумаге.
Нет, конечно, было несколько мест, где фигура фотографа вырастала до исполинских масштабов, где фотограф был царь и бог. Это в первую очередь главное информационное агентство Советского Союза – ТАСС, это несколько иллюстрированных журналов – «Огонек» и «Советский Союз», куда мечтал попасть – работать или хотя бы опубликоваться – любой. В них были сильные фотоотделы, и своих корреспондентов могли командировать хоть куда – хоть на Северный, хоть на Южный полюс вместе с экспедицией, хоть в кругосветку на военном корабле, в тайгу, в пустыню, в горы. Эти фотокоры были элитой советского фотоцеха, им доверяли снимать крупнейшие государственные события, съезды и пленумы КПСС, дипломатические встречи на высшем уровне, парады на Красной площади, запуски космических кораблей... Они были всесильны. Получив задание, допустим, снять уборку урожая, они получали вертолет и снимали с воздуха специально выстроенные лесенкой в поле комбайны, связываясь с землей по рации. Так же снимали грузовики с северным завозом где-нибудь на Колыме, конвейер на АвтоВАЗе, выплавку стали на металлургических заводах, шахтеров в забое. У этих бонз от фотографии (многие из которых были действительно суперпрофессионалами) была самая современная импортная фототехника, о которой простые работяги затвора и диафрагмы могли только мечтать.
Еще раз, чтобы было понятно: в СССР были фотографы домов быта и фотоателье – и были фотокорреспонденты советских СМИ. Все остальные – сотни тысяч, если не миллионы, снимавших, проявлявших, закреплявших советских граждан – назывались фотолюбителями. Имя им было легион, и объединялись они в фотоклубы – любительские объединения, которыми руководили обычно самые заслуженные и опытные. В этих клубах фотографы-любители обменивались опытом, показывали друг другу свои работы, посылали снимки на выставки – советские и зарубежные. Были среди этих клубов знаменитые, в Москве и Ленинграде, были не очень, были просто кружки при ДК, дворцах пионеров и школах – но вся эта несметная армия по статусу своему ничем не отличалась от, скажем, филателистов или кактусистов. Советская власть не считала фотографию искусством, потому у фотографов не было своего творческого союза. У писателей был, у художников был, был у композиторов и архитекторов, а фотографы объединялись только в любительские творческие объединения. И на все эти полчища людей с фотоаппаратами существовал единственный специализированный журнал – «Советское фото». Были журналы у художников, были у композиторов и музыкантов, было не сосчитать сколько журналов литературных. А фотожурнал – один на всю страну.
Зато выходили массовыми тиражами книги для любителей всех уровней: справочники по отечественной фототехнике, пособия по композиции снимка и способах освещения, книги о фотографии пейзажной, спортивной, портретной, натюрмортах и фотоохоте, учебники «Фотография для школьника» и «Химия для фотографа» – и прочая, прочая, прочая. Я сам покупал, помню, какие-то из этих справочников – в надежде постигнуть тайны фотомастерства и добиться идеально проявленной пленки, четкости и резкости своих фотоотпечатков.
Сегодняшнему фотографу, снимающему на цифру, имеющему под рукой любой гаджет с объективом, в два движения перебрасывающему свои фотки в компьютер, выкладывающему их тут же, мгновенно, в инстаграм или на фотосайт, трудно поверить, насколько сложным и трудоемким для начинающего фотографа был процесс подготовки снимков сорок лет назад. Слова «негатив» и «позитив» давно имеют совсем другое значение и не обозначают стадии фотопроцесса. А уж что там говорить о самостоятельном составлении проявителя, зарядке – с замиранием сердца! – фотопленки в черный карболитовый бачок, закутанного в пальто или куртку, проявке-промывке, разглядывании на свет кадров на еще влажной пленке... Как объяснить устройство домашней фотолаборатории в ванной комнате и таинство получения фотографий при красном свете?.. Я помню все четыре своих фотоаппарата: «Чайку-3» с половинным размером кадра, полуавтоматическую «Вилию», «ФЭД-микрон» и, наконец, купленный после окончания школы в комиссионке практически новый «Зенит-ЕМ», долгожданная зеркалка, верно служившая почти пятнадцать лет, пока наступившая эра цифровой фотографии не отправила его на свалку истории: он просто потерялся в бесконечных переездах с одной съемной квартиры на другую – вместе с транзистором «ВЭФ», чемоданчиком фотоувеличителя «УПА», стопами винила и красной югославской портативной пишущей машинкой Unis de Lux, верной рабочей лошадкой, перепечатавшей тома стихов и прозы от Пастернака и Мандельштама до Гандлевского и Еременко.
Да, поэзия победила в итоге все остальные подростковые увлечения – и шахматы, и музыку, и фотографию. Но всегда, все эти годы вплоть до нынешнего дня (хотя если и снимаю, то лишь на айфон), я был и остаюсь благодарен своему другу и однокласснику Андрею, открывшему мне дверь в мир фотографии.
Изобретение фотовелосипеда
Примерно так приходили в фотографию все. Соколаев вспоминал свою первую «Смену-6», первые опыты и ощущение открытия мира, когда друг в старших классах школы дал ему в руки «Зенит» и он взглянул в видоискатель, увидел мир через матовое стекло зеркалки. Это было откровение. Судьба. Встреча с Музой. У Воробьева и Трофимова наверняка было что-то похожее.
https://cloud.mail.ru/public/vsgG/fmej8HLnN
https://www.facebook.com/profile/100001368856927/search/?q=сноха
